Гурамишвили Эрик Олегович

Информация:

- Эрик Олегович, вы были обречены стать актером. Или у вас мог быть иной путь в жизни?

- Мог быть и иной: я очень увлекался рисованием, особенно в последние годы в школе. Мама даже привела меня к художнику Пименову, чтобы показать мои работы. Он спокойно ко мне отнесся, ничего особенного в них не увидел. Но все же порекомендовал обратиться к другому художнику — Рубинштейну, чтобы тот подготовил меня к экзаменам.  Я к нему ходил полгода, а потом признался, что не решил еще, кем быть, актером или художником. Тот растерялся, потому что и время на меня потратил и верил, что из меня что-то получится. А прощаясь, сказал: «Эрик, вы живопись не бросайте, даже если не будете этим заниматься профессионально». Я очень редко сейчас пишу, в основном на даче в Щелыково. Дома висят некоторые мои акварельные работы и в чемодане хранятся. Были и выставки в СТД. Так что мог вполне быть и художником.

- А чем привлекала вас сцена - возможностью прославиться, жить более интересной жизнью, чем другие?

- Абсолютно не этим. Я по-настоящему театром-то увлекся, когда уже поступил в школу-студию МХАТ. Во мне тогда присутствовала какая-то идея самоусовершенствования. Я составлял планы на день: что надо сделать, о чем прочитать. И мне больше всего хотелось быть полезным людям, а не прославиться. А еще я был очень самокритичным, и как только услышал о своих работах, что они не так уж и интересны, тут же стал себя есть и решил: надо идти туда, где больше пригожусь. А так как театр был смыслом жизни всей нашей семьи, мы постоянно об этом говорили: о ролях, спектаклях, — то самым естественным было пойти туда.

- Кто из тех, что бывал в родительском доме, оставил след в вашей душе?

- К бабушке часто приходили ее подруги, две актрисы МХАТа. Обе они были на редкость колоритными фигурами: одна удивительно светлая, жизнерадостная, яркая, умевшая и любившая пошутить, а у другой был очень русский тип характера и тоже огромное чувство юмора. Они устраивали посиделки с чаем и сладостями, и я всегда вертелся рядом. Помню какой-то день рождения отца, когда я был совсем маленьким. Пришла масса народу, и вдруг появляется огромный человек, это был артист Роман Филиппов, берет меня на руки и поднимает под самый потолок. А еще в памяти моей высвечивается стеклянная дверь в столовую с желтыми занавесками. Там гости садятся пить чай, а я ложусь спать в своей комнате, смотрю на эту дверь, слышу разговоры о театре, о спектаклях и боюсь уснуть, пытаясь запомнить атмосферу этих вечеров, и споров о чем-то очень важном для всех и для меня. И в этом — ощущение чего-то домашнего и даже интимного, очень теплого и дорогого.